Тема переименования Санкт-Петербурга в Петроград в начале Первой мировой войны вызывала у историков определенный интерес, но в работах, посвященных истории той войны и истории города, речи об отношении к переименованию столицы различных категорий граждан не велось. Единственное, что упоминалось в таких работах, – это отрицательное отношение горожан к новому имени столицы, в доказательство чего цитировались отрывки из мемуаров И. И. Тхоржевского и дневников З. Н. Гиппиус. В этой статье на материалах периодической печати и различных источников личного происхождения дается анализ восприятия нового названия города определенной категорией петербуржцев – художественной интеллигенцией.

Как известно, 18 (31) августа 1914 года Николаем II был подписан высочайший манифест о переименовании Санкт-Петербурга в Петроград. Уже почти месяц шла война – в стране были сильны антигерманские настроения: было разгромлено немецкое посольство, громили и немецкие магазины, боясь преследований, некоторые обрусевшие немцы стали переиначивать свои немецкие фамилии на русский лад, в театрах из репертуара были изъяты пьесы немецких авторов – Шиллера, Гете, в дирекции Императорских театров встал вопрос о закрытии вагнеровского абонемента. На фоне тех настроений и был подписан указ о переименовании столицы. Произошло это после доклада министра земледелия А. В. Кривошеина, как утверждал в своих воспоминаниях И. И. Тхоржевский, в 1914 году бывший управляющим канцелярией ведомства землеустройства и земледелия (двумя годами позже переименованного в Министерство земледелия) и в этой должности ставший ближайшим помощником министра. Ссылаясь на слова самого Кривошеина, мемуарист писал, что царь давно этого хотел, да и военные круги тоже. По-видимому, военные круги считали переименование своего рода военной мерой. Правда, в тех же воспоминаниях говорится, что даже среди своих сотрудников по «земледелию» министр не нашел поддержки и был озадачен тем, что радости по поводу переименования ни у кого не увидел. Николай II, видимо, все же был уверен в правильности своего решения.

Тхоржевский приводил в воспоминаниях рассказ одного из придворных: «Государь держится молодцом. Многие на него за Петроград нападают. Рухлов (в то время министр путей сообщения. – Т. Л.) будто бы сказал: что это вы, ваше величество, – Петра Великого поправлять! – И знаете, как Государь ответил? Не рассердился, а отшутился: “Что же! Царь Петр требовал от своих генералов рапортов о викториях, а я рад был бы вестям о победах. Русский звук сердцу милее…” Правда, хорошо сказано?»
Что же касается до самого Петербурга и петербуржцев, то, по словам Тхоржевского, Петербург «был недоволен; его переименовали, не спросясь, точно разжаловали». Это же мнение подтверждает запись от 19 августа 1914 года в дневнике барона Н. Н. Врангеля, известного искусствоведа, одного из членов редакции журнала «Старые годы»: «Зловещие слухи подтвердились, и сегодняшнее правительственное сообщение гласит о серьезных неудачах. Тем бестактнее высочайшее повеление, опубликованное сегодня, о переименовании Петербурга в Петроград. Не говоря о том, что это совершенно бессмысленное распоряжение, прежде всего, омрачает память о великом преобразователе России, но обнародование этого переименования “в отместку немцам” именно сегодня, в день нашего поражения, должно быть признано крайне неуместным. Кто подбил Государя на этот шаг – неизвестно. Но весь город глубоко возмущен и преисполнен негодования на эту бестактную выходку». В том же тоне, в тот же самый день, но более лаконично писал в своем дневнике и художник К. А. Сомов: «Поражение наших войск, уничтожено два корпуса, убит Самсонов. Позорное переименование Петербурга в Петроград!» Зинаида Гиппиус еще более беспощадна: «По манию же царя Петербург великого Петра – провалился, разрушен. Худой знак! Воздвигнут некий Николоград – по казенному “Петроград”».
Правда, ни в газетах, ни в журналах того времени такого резко отрицательного отношения к перемене имени города не содержится, что совершенно понятно – царский манифест критиковать в условиях военного времени цензура не позволяла. 19 августа 1914 года во многих газетах вышли небольшие заметки о подписании указа о переименовании столицы, но текст самого манифеста в большинстве газет отсутствовал. Во многих газетах сразу же после информации о переименовании Петербурга сообщалось о возможном переименовании и других российских городов, имеющих в своих названиях немецкие корни – Шлиссельбурга в Орешек, Екатеринбурга в Екатериноград или Екатеринин, Оренбурга в Оренград. Были предположения о возможных переименованиях Ораниенбаума, Кронштадта, Петергофа. Причем если в случае со Шлиссельбургом речь шла о том, что вопрос о переименовании внесла на рассмотрение уездного собрания группа гласных шлиссельбургского уездного земства, то о переименовании Екатеринбурга сообщалось «из самых достоверных источников». С 20 по 22 августа 1914 года в некоторых газетах («Биржевые ведомости», «Петроградские ведомости», «Земщина», «Петроградский листок») вышли статьи, в которых приветствовалось новое имя невской столицы, причем несколько статей были без подписи. Названия этих статей характерны: «Русскому народу – русская столица», «Будем культурны и патриотичны», «Значение заголовка», «Столица Петроград». Тон статей примерно одинаков, авторы писали о том, что кончилось почти двухсотлетнее ученичество у Запада, в которое отдал наше государство Петр I, и теперь всякие «бурги» должны исчезнуть с географической карты России, настало время нового национального самосознания; многие авторы вспоминали Пушкина, считая, что он приветствовал бы новое название, которое «как-то ближе и ласковее» для русского слуха. Интересный аргумент в пользу переименования немецких названий городов приводил в своей статье Вениамин Семенов-Тянь-Шанский, географ, в 1914 году начальник отдела статистики Министерства финансов и промышленности, сын известного географа и общественного деятеля П. П. Семенова-Тянь-Шанского: «Существует общее постановление международных географических конгрессов, согласно которому местные, родные аборигенам данной местности географические названия должны предпочитаться искусственным и чуждым»6. Его старший брат, почетный член Русского энтомологического общества, Андрей Семенов-Тянь-Шанский предлагал вслед за изменением географических названий изменить и наименования придворных званий и гражданских чинов, которые также имели немецкое происхождение7. В то же время в газетах уже появились стихи, посвященные новому названию. Стихи были напечатаны в «Петербургском (с 21 августа Петроградском) листке», «Биржевых ведомостях». Как и следовало ожидать, прославлять новое название стали не самые крупные поэты – А. Дрождинин, С. Копыткин, А. Мейснер. В «Биржевых ведомостях» появился «Сонет Петрограду» А. Мейснера: «Не говори: “Что в имени”... Оно / Не только слуху легкая услада. /Санкт-Петербург забыть нам суждено / Для милого родного Петрограда! /… О город скуки, сплина и чинов, / Как ты воспрял»8! Сергей Городецкий также откликнулся и в стихотворении «Явление народа» приветствовал новое название: «Заря смотрела долгим взглядом, / Ее кровавый луч не гас. / Наш Петербург стал Петроградом / В незабываемый тот час». Причем поэт не стеснялся упомянуть в своем произведении памятник Петру I, как бы подчеркивая, что Петр был бы не против нового названия. Интересно отметить, что в газетных отчетах о чрезвычайном заседании Городской Думы, которое происходило 25 августа 1914 года, нет упоминания об аплодисментах после оглашения Высочайшего указа о переименовании Петербурга. Наоборот, Дума решила ходатайствовать, чтобы в официальных документах разрешалось именовать столицу «градом Святого Петра», и чтобы Петербургской стороне было оставлено ее прежнее наименование. Судя по всему, даже в городской думе решение царя было принято без особого восторга. Появились на тему переименования города и фельетоны. Так, в «Биржевых ведомостях» был напечатан фельетон Аркадия Аверченко, по сюжету которого четверо друзей договорились, что тот, кто в разговоре называет Петроград его старым названием, платит штраф размером в один рубль, и штрафы эти идут семьям запасных. В итоге за один день было собрано 67 рублей в комитет помощи семей запасных.

Крупные литературно-художественные журналы, которые были востребованы художественной интеллигенцией, такие как «Аполлон», «Русская мысль», «Современный мир», «Старые годы» и другие, в своих выпусках практически не касались этой темы. Скорее всего, писать о своем несогласии, о своем неприятии нового названия невской столицы было нельзя, а восторгаться не хотелось. В подтверждение этого предположения можно привести отрывок из статьи А. Н. Бенуа, вышедшей гораздо позднее, уже в марте 1917 года, когда перестала действовать царская цензура: «У меня даже была набросана в конце 1914 года целая статья “Петербург или Петроград”, в которой я под защитой спора о словах хотел вступиться за великую и забытую идею Петра. Но с полным основанием я тогда оставил это намерение, ибо ведь ничего, кроме штрафа, от этого бы не получилось». Из содержания одной из небольших заметок журнала «Старые годы», помещенной в отделе хроники, тоже можно понять мнение редакции о переименованиях городов: «По поводу предлагавшегося переименования Оренбурга, Оренбургская ученая архивная комиссия высказалась, что, наоборот, необходимо ходатайствовать об оставлении прежнего названия, так как с ним связано понятие обо всем крае, оренбургских степях, оренбургском казачестве. С заменой же названия новым, понятие об этом крае, имеющем свое историческое прошлое, исчезнет. Пример, заслуживающий внимания». Только так, в завуалированной форме, можно было выразить на страницах печати свое отрицательное отношении и к новому названию Петербурга.

В журналах иллюстрированных, которые читала публика менее взыскательная, статьи в защиту нового имени столицы были. Так, в приложении к журналу «Пробуждение» помещена статья, которая так и называлась «Переименование столицы», правда без подписи, но в ней говорилось, что известие о переименовании Петербурга в Петроград было встречено всеми общественными слоями с огромным воодушевлением. Есть в ней ссылки на Екатерину II, которая часто свои манифесты помечала: «Дан в Петрограде такого-то числа», на Державина, на Пушкина, который начинает поэму «Медный всадник» словами: «Над омраченным Петроградом дышал ноябрь осенним хладом». Конечно же, автор статьи вспоминал о славянофилах, в среде которых в 70-е годы XIX века и возникло движение в пользу переименования Петербурга в Петроград. В следующем выпуске того же журнала вновь поднималась та же тема в очерке Н. Дмитриева «Петроград», в котором автор пытался подвести философский смысл под оба названия, утверждая, что Санкт-Петербург был символом начала строительства по иностранным образцам, являлся копией иноземного, был чужд России, сердцем и нервом которой оставалась Москва. «Петроград же окончательно разрывает ту связь, которая в течение двух веков насильственно тяготела над Россией, он должен явиться действительно градом Петра – столицей России, центром русской умственной жизни и русской культуры, цветом русского гения и таланта…».

Мнение же, отличное от официальной точки зрения, можно было высказывать только в личных дневниках, в официальных печатных органах его нет, да и стихотворения, в которых звучало неприятие нового названия столицы, напечатаны быть не могли. З. Гиппиус смогла опубликовать свой «Петербург» только в марте 1917 года, хотя написан он был, судя по записи в дневнике, еще 14 декабря 1914 года: «Сегодня написался “Петербург”. Уж очень-очень мне оскорбителен “Петроград”, создание “растерянной челяди, что, властвуя, сама боится нас…”». Причем интересно, что в дневнике она назвала стихи «Петербург», а при публикации их в «Речи» названы они «Петроград»: «Кто посягнул на детище Петрово? / Кто совершенное деяние рук /Смел оскорбить, отняв хотя бы слово, / Смел изменить, хотя б единый звук? /...Чему бездарное в вас сердце радо? / Славянщине убогой? Иль тому, / Что к “Петрограду” рифм гулящих стадо / Крикливо льнет как будто к своему?» Собственно, стихи были напечатаны не отдельно, а вместе со статьей, которая была названа «Петербург», и в ней Гиппиус называла петроградский период истории нашего города «самым черным, кошмарным… мрачнейшим и беспримерно страшным», словом, не скупилась на эпитеты, считая, что он должен закончиться вместе со свержением царя: «Петроград, творение Николая II, должен пасть вместе с Николаем II и последним. Этого требует революционный Петербург, похороненный и воскресший. Свободный Петербург». Причем Гиппиус, приветствуя февральский переворот, активно пользовалась революционной терминологией, говоря, что «великим освободительным костром <…> запылал не Петроград, а именно Петербург. Не город жалкого Николая и его приспешников, а волшебная страшная родина Пестеля, Рылеева, Муравьева, Перовской, Желябова, всех героев-мучеников 17-й весны».

Той же теме, возвращению городу исторического имени, посвящена статья А. Н. Бенуа в его рубрике «Художественные письма». И начинал он статью как раз тем, что после переименования старался не называть город новым именем, которое ему было ненавистно, а в случаях неизбежных ставил иронические кавычки. Бенуа, как и Н. Дмитриев, пытается осмыслить, что означают два имени города, но для него «Петербург» вовсе не означает зависимости от Германии и не является символом нашего раболепства перед «гнилым западом». Отметим, что выражение «гнилой запад» употреблено самим А. Н. Бенуа, и, судя по всему, было понятно и привычно для читателя того времени. «Петербург или Петроград – это вовсе не шутки, а это вся история России, все ее будущее, весь ее исторический смысл. Свободная творческая воля или рабская покорность, движение вперед, вширь, в мир, или замкнутость китайской стеной, вселенность или местность, “столичность” или “провинциализм”».
В итоге всех размышлений Бенуа, так же как и Гиппиус, призывал вернуть столице ее имя, причем считал, что это нужно сделать как можно быстрее, «с этого надлежит начать революционную эру нашей истории».

Как мы видим, призывы вернуть городу его историческое название звучали со страниц газет от людей, являвшихся достоянием нашей культуры еще в 1917 году, сразу же после Февральской революции, и, может быть, если бы не приход к власти большевиков, то наш город снова стал бы Санкт-Петербургом не в 1991 году, а гораздо раньше.